"Невесты государства"

[mlmaos]

У восточных славян отчетливо выраженной инициационной символикой “нагружался” такой поздний институт, как рекрутчина.

Судя по немногочисленным описаниям рекрутского обряда, он во многом копирует свадьбу (и альтернативен ей), причем роль рекрута сопоставима с ролью невесты. Если иметь в виду такие аналогии, как обряд пострижения в монахини (“Христова невеста”), то рекрут — “невеста государства” (царя, армии).

У восточных славян отчетливо выраженной инициационной символикой “нагружался” такой поздний институт, как р е к р у т ч и н а (Байбурин, Левинтон, 1985, с. 8—9). Характерно, что и в этом случае существенное значение имеет искусственное изменение прически, а соответствующие термины (забрить, остричь) применяются для обозначения рекрутства. С инициационными обрядами рекрутчину роднят и другие признаки. К их числу следует отнести г р у п п о в о й характер обряда. Рекруты объединялись уже при объявлении призывного списка, приветствуя “своих” и откровенно злобно относясь к освободившимся от призыва. По словам М. М. Зимина, Описавшего проводы рекрутов в Костромской губ. в 1916 и 1919 гг., “иногда опасно было выходить освободившимся из приемной; чтобы свободно выйти, они старались „лгать", крича при выходе „забрили", "принят". После этого раздается громкое „y...р...а... а.. !!!" с гиканьем и присвистом, а иначе намнут бока и даже спустят с верхней ступени” (Зимин, 1920, с. 1).

Призывники сбривали (стригли) волосы и надевали “лучшую одежду” — такую же, как и женихи на свадьбу. Любопытную деталь, подтверждающую сходство статусов рекрута и жениха, приводит Т. А. Бернштам: в Новгородской и Вятской губ. и жениху, и рекруту положено было ходить с колокольчиком (Бернштам, 1988, с. 212). Рекруты освобождались от работ (ср. ниже о “недееспособности” героев ритуала) и занимались “гульбой”, которая продолжалась 2—3
месяца.

Гуляние рекрутов непременно включало катание по деревне на лошадях, взаимные угощения и различного рода бесчинства. Нормой их поведения становится отрицание общепринятых повседневных правил. Бесчинства рекрутов — необходимая составная часть обряда. У восточных славян рекрутство — единственный обряд с продолжительным лиминальным периодом, столь характерным для инициируемых и типологически близких сообществ (Тэрнер, 1986).

Детально регламентирован “сценарий” дня проводов. В северно-русских губерниях утро последнего дня начинается с молитвы, в которой он просит Бога и святых (вслух), а также (мысленно) отца, мать и род-племя благословить его на службу. Отдельное обращение — к Богородице и Миколе Угоднику “хранить его от штыков-копьев вострых, пули летящей, огня палящего, смерти напрасныя и возвратить его в добром здоровье на свою родную сторону, на поля хлебородныя, на луги земные, ко рекам быстротечным, ко темным лесам дремучим” (Ульянов, 1914, с. 236). После молитвы рекрут отправляется в баню “не только вымыться и очиститься перед отъездом в далекий путь, но и смыть с себя, согласно особым народным заговорам, кручину и печаль по родимой стороне” (там же, с. 235). В этом плане рекрутская баня имеет явное сходство со свадебной баней невесты, которая смывает с себя девичью волю и красоту перед отправлением в дом жениха.

С другими обрядами жизненного цикла рекрутский обряд роднит и непременная поездка в церковь, где рекрут получает благословение на “службу царскую”. На обратном пути из церкви он делает на лошадях несколько кругов по деревне, а провожающие его друзья и близкие поют унылые “проголосные” песни, которые могут неожиданно смениться веселыми. В этих резких переходах от грусти к веселью — одна из характерных особенностей рекрутского обряда. После этого рекрут заезжает в дома родственников проститься.

Во время поездки рекрута в церковь и к родственникам в родном доме его оплакивают как уже отсутствующего. Звучат те же мотивы, что и в похоронной причети. Как уже было сказано, подъехавшего к воротам рекрута ведут в дом под руки. Эта поза встретится и в других обрядах. Она символизирует временную неспособность героя ритуала самостоятельно передвигаться, о чем мы еще будем говорить подробнее.

Начинается “печальный пир”. Рекрута усаживают в красный угол, что само по себе очень значимо: это место хозяина или главного персонажа ритуала. С левой стороны садятся мужчины в строгой последовательности: отец, крестный, дяди, братья и др. С правой — мать, жена, крестная, тетки, сестры. Рекрут угощает всех вином, называя каждого по имени. В ответ ему желают возвращения домой в добром здравии и одаривают деньгами или вещами. Подобного рода обмены типичны и для других обрядов жизненного цикла. Особо следует отметить, что во время “печального пира” рекрут (как и жених, невеста) не ест и не пьет. Ср. характерный фрагмент причитания:

“Поглядите-ко, люди добрые,

На солдатушка на походнаго —

Как сидит в почестном большом углу,

Не в еду ему сытная ествушка

И не всласть ему питья медвяныя.

За столом голова принаклонена,

Во сыру землю очи утуплены...”

(Ульянов, 1914, с. 261—262).

По окончании “печального пира” отец благословляет рекрута иконой и хлебом, который тут же режется “на сухари” — символ солдатской доли. Рекрут прощается с домом, хозяйством и скотиной. Его снова берут под руки и выводят за ворота. Впереди несут фонари. Мать и жена держатся за его плечи. За ними идут песенники. Лошадей ведут позади. Садиться в сани рекруту не разрешают его мать, жена и сестры (видимо, чтобы не допустить полного сходства с похоронной процессией). С этой же целью во время шествия по селу одновременно причитывают и поют песни. Провожают рекрута до околицы, и только там ему позволено сесть в сани. Судя по немногочисленным описаниям рекрутского обряда, он во многом копирует свадьбу (и альтернативен ей), причем роль рекрута сопоставима с ролью невесты. Если иметь в виду такие аналогии, как обряд пострижения в монахини (“Христова невеста”), то рекрут — “невеста государства” (царя, армии).

Рекрутский обряд весьма органично “вписался” в систему обрядов жизненного цикла восточных славян. Этому способствовало несколько обстоятельств. Сам сюжет инициации детально разработан и широко представлен в славянском повествовательном фольклоре (ср. предпринятую В. Я. Проппом реконструкцию “классической” инициации на материале русских волшебных сказок). Таким образом, культура была подготовлена к тому, чтобы “перевести” данный сюжет на другие “языки”. Введение рекрутства (в XVII в.) послужило лишь внешним толчком к появлению “невостребованного” ритуала.








Из книги:
Байбурин А.К. "Ритуал в традиционной культуре"
www.cultinfo.ru/arts/folk/demo/books/baybur/bay...