"А хотя бы я и жадничаю - зато от чистого сердца!" (с)
Название: "Хозяйка Боровицкого холма"
Персонажи: Россия, Москва, исторические личности
Rating: PG-13
Краткое содержание: Зарисовки из истории и похождений одной авантюристки, больше всего известной под именем Москвы.
Предупреждение: OMC, OFC, OOC для канона APH, реальные исторические личности, магия.
Пролог
1704 год.
Москва
Поганые пруды.
— Во, грязищи-то! – Воскликнул Стенька – самый молодой из дворовых графа Меньшикова, которым было поручено вычистить новые владения графа – верного сподвижника и близкого друга царя Петра Первого.
Ясное дело, ему – молодому парню вовсе не хотелось в такой замечательный солнечный день возиться в темной вонючей воде Поганых прудов, выгребая оттуда слежавшуюся тину и кости животных. Ну и всякую прочую дрянь, которая накопилась здесь за те годы, когда на берегу находились скотобойни и мясные лавки, владельцы которых легкомысленно сбрасывали отходы и мусор прямо в озеро.
Теперь Петр передал эту землю Александру Меньшикову, и мясникам пришлось съехать. Граф планировал разбить тут прекрасный сад.
— А энто что еще такое?
Осип и Семен, прореживающие с лодок самое дно озера длинной сетью, явно зацепили что-то крупное и тяжелое.
— Эй, помогите что ли!
Лодки подплыли к берегу, и несколько слуг поспешили подойти-подплыть к ним. Вскоре из мутной воды показался большой потемневший и частично сгнивший от времени ящик. Необычная находка немедленно привлекла всеобщее внимание. Все работники стянулись к вытаскивающим странный «улов».
Наконец, мореное дерево заскрипело по прибрежному песку.
Из пробоин текла вода пополам с песком и тиной. Стало видно, что изнутри ящик набит камнями. Что-то слабо блеснуло в выплеснувшейся грязи. Стенька наклонился и достал вещицу, потер.
— Серебро. Серьга женская.
Теперь на круглом диске с тремя подвесками обнажился и узор – дивная птица, ветвями обвитая.
— Владимирская… Я таких на храмах Владимирских видал. Старинная – сейчас с такими узорами не делают – попы ругают.
Почему-то сразу всем в голову пришла одна и та же мысль.
Какое-то время все стояли молча. Самый впечатлительный – престарелый Федор – перекрестился.
— Ну, что ж – давайте ломайте, парни!
Хоть все и ожидали увидеть то, что скрывал в себе ящик, да и костей животных они натаскались уже немало – но все же вид скрюченного, полузатопленного в грязи человеческого скелета поразил каждого в самое сердце.
Мужики поснимали шапки.
Всех обуяло странное чувство – смесь сострадания и ужаса пополам с любопытством и восторгом, которые охватывают любого человека — когда прошлое, кажущееся таким далеким, почти сказочным, вдруг становиться осязаемым и близким, и приоткрывает часть своих тайн.
— Так значит не врали легенды.
— Я слыхал — она беременная была…
— Князь не поверил.
— Так ведь вроде это было на другом Поганом озере, что под Владимиром. Там язычники долго службы своим проклятым богам служили. А стало быть, тут – у отцовского дома….
— Тут поганые тоже бывали!
— Одежды нет совсем …
— Ясно, что нет – дело-то еще задолго до монголов было!
— Иэх! И за дело бы ее, да ить все равно жалко.
— А что ж с нею делать-то теперь? Старшого звать? Али сразу попа? Пусть хоть теперь по-человечьи схоронят – а что там с ее грехами пусть Бог рассудит.
— Нет. Тут дело такое — только сам царь должен решать.
Примечания:
Поганые пруды – слово «поганый» в русском языке имеет несколько значений – «языческий» (или в оскорбительном значении – иноверческий, неправославный), «отвратительный», «ядовитый», «грязный». Иными словами, неясно – связано ли название пруда с нечистотами, которыми он был загрязнен, или с тем, что когда-то язычники совершали тут свои обряды. Оба варианта выглядят достоверными, как и их сочетание. Московский Поганый пруд после описанной очистки в начале 18 века стал называться Чистыми Прудами.
Владимир (город) – город, расположенный восточнее Москвы, вторая столица Киевской Руси (после Киева) и первая столица России – точнее того, что в будущем стало центром формирования современной России, Северо-Восточных земель Киевской Руси. Да, Москва далеко не сразу превратилась в главный город России, и в титуле Великих князей Московских и русских царей (до правления царя Алексея Михайловича) Владимир назывался первым, указывая на их право быть «старшими в русских землях».
Храмы Владимирские – имеются в виду знаменитые храмы, дворцы и оборонные сооружения, созданные в 12-13 веках из белого известняка и часто обильно украшенные резьбой по камню. Однако в указанный «золотой век Владимиро-Суздальской Руси», тут жило еще очень много язычников (несмотря на то, что христианство было официальной религией с 10 века), и сильно было влияние языческих норм и обрядов даже на жизнь христиан. В одежде и украшениях повсеместно сохранялась языческая символика. Декор Владимирских храмов также представляет собой смесь языческой (с волшебными животными и священными древами) и христианской символики, что скажем откровенно, не приводило в восторг православных священников.
Глава 1
София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская – имя, которое носила Екатерина Великая до принятия Православной веры и замужества. Мать называла ее Фике (маленькая Фредерика).
1735 год
Штеттин, Восточная Пруссия
Фике досталось не самое удачное дерево.
«Он, наверняка, специально это подстроил. Но – ничего. Я ведь все равно своего добьюсь!». – Думала она, ловко карабкаясь с ветки на ветку.
Вот и та самая...
«Есть!»
Девочка сорвала оговоренный лист, и столь же быстро начала спускаться. Зацепилась краем завязанной между ног юбки за какой-то сучок — ткань затрещала. Фике не обратила на это никакого внимания.
Качнувшись на нижней ветке, как на качелях, она спрыгнула на землю.
— Вот! – Гордо предъявила она предмет спора стоявшим рядом мальчишкам. – Как договаривались! Теперь я могу играть с вами!
Они смотрели на нее со смесью удивления, любопытства и восторга на лице. Все же забраться на это дерево было и впрямь непросто, да и сама Фике так сильно отличалась от других девчонок, что они с радостью были готовы признать ее «своей». Обычные девочки, особенно если они дочки таких важных людей, как комендант города – возятся с куклами, плачут по малейшему поводу, старательно следят, как бы не запачкать свое платье, а часто так и вообще – не отходят от материнской юбки. Но уж никак не желают носиться по округе с уличными мальчишками и лазать на спор по деревьям.
Но Ганс, самый старший из ребят, их предводитель – думал по-иному. Он взглянул на нее угрюмо, исподлобья:
— Нет.
Фике опешила:
— То есть как? Ты обещал!
— Ну, обещал! И что? Все равно, ты – девчонка и…
— Да ладно тебе – пусть бегает. – Тронул его за плечо кто-то из мальчишек. – Расшибет себе лоб – сама напросилась.
Ганс посмотрел на него, как на идиота, на которого даже сердиться не стоит, и закончил:
— …и дочь герцога, коменданта Штеттина. Мы же – простолюдины. И если с тобой действительно что-то случиться – тебе светит пара воспитательных оплеух от твоей матушки, но угадай, кто станет «козлом отпущения» в глазах твоего папочки? Хотя я уверен, он будет в полном восторге, только узнав о твоих новых друзьях.
Фике растерянно переводила взгляд с одного на другого, ожидая, что кто-нибудь из них поддержит ее – но теперь ребята отводили глаза. Никому не хотелось лишних проблем.
Спустя несколько лет она и сама поймет – что Ганс был абсолютно прав тогда, но сейчас… Сейчас все это показалось ей жутко несправедливым.
— Но ты обещал!
— Извини…
— Лгун! Ты дал слово! – Истошно заверещала она.
— Я думал, ты испугаешься…
Девочке хотелось завыть от обиды. Но каким-то шестым чувством угадав, что тогда действительно все будет кончено – она вместо того, чтобы разреветься, просто дала Гансу кулаком в нос – с размаху, со всей силы.
Парень такого явно не ожидавший, с коротким вскриком зажал разбитый нос.
— Ну, ты и…!
— Не выражаетесь при даме. – Холодно заявила Фике, сделала церемонный книксен, развернулась и с достоинством удалилась, ни разу ни оглянувшись.
Но когда кровь перестала стучать в висках от гнева, она закрыла лицо ладонями.
И все же ей не хотелось заплакать даже сейчас – когда они уже не могли ее видеть. Накатила, нет, не обида, а какая-то усталость, опустошенность. Хотелось забиться куда-нибудь в уголок, где, кроме тишины, не будет совсем никого. Можно было, конечно, тайком через окно пробраться домой, забраться в постель и укрыться с головой одеялом. Но так все же велика вероятность случайно натолкнуться на маму или няню и объясняться с ними по поводу испачканного и изорванного платья, и того где она пропадала до самого вечера. Хотя как раз ее отсутствия они еще могли не заметить, целиком погрузившись в заботы о ее новорожденном братике.
Нет, рано или поздно момент объясниться по поводу платья все равно придет, но пусть он придет поздно. Сейчас Фике вовсе не хотелось в очередной раз выслушивать причитания матери о том, что она ведет себя неподобающим образом, что их семья небогата, чтобы тратиться на платья для таких неблагодарных девчонок, и, о Боже, за какие грехи, она — родственница королей, выросшая в достойном окружении, оказалась замужем за полунищим военным, которого сначала гоняли по всей стране, а потом засунули в это захолустье, почему ее старшая дочь больше походит не на прусскую принцессу, а на русского казака, только в юбке, и так далее с продолжением.
Поэтому Фике свернула к реке, к своему тайному месту. Тут Одер подмыл часть берега, и тот обвалился в воду, оставшаяся же часть нависала над водой, образуя крутой уступ.
Была поздняя весна, Одер утопал в нежной зелени, и в окутывавшей его предвечерней тишине плеск волн напоминал то ли шепот, то ли вздохи рыцаря, тоскующего в разлуке со своей Прекрасной Дамой. Лучи заходившего солнца плавились в воде — казалось, что этот золотой свет исходит из глубин реки, вызывая в памяти легенды о сокровищах Нибелунгов.
Фике так засмотрелась на эту предзакатную красоту, что не сразу заметила, что она тут не одна. Внезапно краем глаза она заметила постореннего, разозлилась за это вторжение, обернулась и… слова замерли у нее на губах.
Быть может, были виноваты весна, солнце и река, или же чудесные немецкие легенды, а быть может, собственное воображение девочки сыграло с ней шутку, но какое-то время она была совершенно уверена, что видит перед собой саму Лорелею!
Прямо на уступе, под которым кружилась река, сидела женщина в роскошном алом с золотым шитьем платье и расчесывала свои длинные волосы, которые сияли и горели так, словно тоже были из чистого золота. Лицо ее было скрыто от Фике этим сияющим водопадом.
«Нужно бежать…»
Но, видимо, водяная дева тоже заметила девочку, ловко подобрала одной рукой волосы и отбросила их назад, открыв круглое улыбающееся лицо и глянув на Фике пронзительно светлыми глазами.
— Добрый вечер, малышка. Я тебя испугала?
«Иностранка?»
Женщина говорила почти без акцента, но с неестественной правильностью, тщательно проговаривая каждый звук.
Это успокоило Фике.
«Все же Лора была немецкой девушкой. Да и скала ее на Рейне, а не на Одере!»
Она на всякий случай сделала книксен:
— Совсем чуть-чуть, госпожа. Я приняла Вас за Лорелею.
Улыбка незнакомки чуть дрогнула, а взгляд серых глаз, устремленный на девочку, стал еще пристальнее. Та приняла это за недоумение и торопливо начала объяснять:
— Когда-то жила на берегу Рейна прекрасная девушка Лора. Она была дочерью простого рыбака, но у нее были такие удивительные золотые волосы, что когда она их распускала – казалось, что в бедный дом рыбака вошла королева. И еще она пела – пела так чудесно, что любой, кто слышал ее голос, не мог забыть этого до конца жизни. Представляете? – Фике сделала прочувственную паузу для большего эффекта, а потом просто забыла о рассказе, вновь засмотревшись на волосы незнакомки.
«Они, в самом деле, настоящие? Вот бы потрогать!»
Но тут вспомнились наставления матери о том, что неприлично так откровенно пялиться на людей, и девочка уткнулась взглядом в землю, комкая в ладони грязный подол юбки.
Женщина рассмеялась:
— Да, малыш. Подойди ближе. Но быть может, ты боишься или стесняешься меня?
Эти слова, особенно то, что женщина угадала ее чувства, подействовали на Фике, как укус пчелы.
— Я никого не боюсь! – Заявила она.
«Боже мой, какое платье… Маме, наверное, стало бы дурно, что в нем можно вот так запросто сидеть прямо на траве. А такую белую накидку просто повесить на ветку, как на вешалку в доме».
— А вы не боитесь, что вас заругают?
— Кто?
— Мама или папа... ну, или кто вам подарил такое красивое платье?
Та лишь расправила складочку на подоле.
— Нет. Ему ничего не сделается. Но ты, кажется, хочешь что-то спросить?
Фике покраснела, а потом выпалила:
— Я хочу потрогать ваши волосы! Они такие чудесные!
Незнакомка долго не отвечала, а потом как-то странно улыбнулась:
— Да, малыш.
Фике осторожно взяла одну прядь в руки. Ей почему-то подумалось перед этим, что они должны быть на ощупь холодными и жесткими, как золотые нити для вышивания. Но они оказались теплыми и легкими. На кольцах локонов золото светлело, словно их тронул серебряный отблеск.
— Они живые… — Прошептала девочка, выпуская прядь. Та упала женщине на лицо – она шутливо дунула на нее, словно надеясь так их убрать.
— Надеюсь, что нет. Мне было бы грустно, если бы они вдруг взяли и ушли от меня.
— Я имела в виду… Я думала, они – из настоящего золота.
— Хм. Такая причуда была бы вполне в стиле наших правителей, но я все же предпочитаю обычные. Даже короли снимают корону на ночь. Носить волосы из чистого золота – слишком тяжело.
— Особенно, если их так много! – Рассмеялась Фике.
— Кроме того, это – холодно, а наш климат не одобряет таких опытов.
— Да, вы ведь иностранка! – Фике тоже уселась рядом и свесила ноги с обрыва. – А откуда вы? И почему вы тут совсем одна и даже без зеркала? В городе вам было бы удобнее.
— Почему ты решила, что я – иностранка?
— Вы говорите слишком правильно! И не знаете кто такая Лорелея… И еще наш король — старый ску… не понял бы затею с волосами из чистого золота.
Незнакомка вновь пристально взглянула на нее, усмехнулась:
— Какая наблюдательная юная госпожа. Как твое имя?
— Софи….— «Если я назову свое полное имя, то вдруг она тоже не захочет со мной говорить». – Да, Софья.
— Прекрасное имя! Неудивительно, что девочка с таким именем такая умная.
Фике ответила смущенно-гордой улыбкой.
— А хотите, я скажу, откуда вы?
— Что ж попробуй.
— Из России! Там холодно, а ваши цари, — неловко выговорила она непривычное для своего языка слово, – очень богатые и чудаки. У нас до сих пор говорят о царе Петре и его Великом Посольстве. Такой маскарад долго не забывается.
Дама залилась румянцем и процедила сквозь зубы:
— Да уж не сомневаюсь…
Продолжение следует.
В рассказе использовано стихотворение Генриха Гейне (нем. «Ich weiß nicht, was soll es bedeuten…») в переводе Александра Блока — рус. название "Лорелея".
Персонажи: Россия, Москва, исторические личности
Rating: PG-13
Краткое содержание: Зарисовки из истории и похождений одной авантюристки, больше всего известной под именем Москвы.
Предупреждение: OMC, OFC, OOC для канона APH, реальные исторические личности, магия.
Пролог
1704 год.
Москва
Поганые пруды.
— Во, грязищи-то! – Воскликнул Стенька – самый молодой из дворовых графа Меньшикова, которым было поручено вычистить новые владения графа – верного сподвижника и близкого друга царя Петра Первого.
Ясное дело, ему – молодому парню вовсе не хотелось в такой замечательный солнечный день возиться в темной вонючей воде Поганых прудов, выгребая оттуда слежавшуюся тину и кости животных. Ну и всякую прочую дрянь, которая накопилась здесь за те годы, когда на берегу находились скотобойни и мясные лавки, владельцы которых легкомысленно сбрасывали отходы и мусор прямо в озеро.
Теперь Петр передал эту землю Александру Меньшикову, и мясникам пришлось съехать. Граф планировал разбить тут прекрасный сад.
— А энто что еще такое?
Осип и Семен, прореживающие с лодок самое дно озера длинной сетью, явно зацепили что-то крупное и тяжелое.
— Эй, помогите что ли!
Лодки подплыли к берегу, и несколько слуг поспешили подойти-подплыть к ним. Вскоре из мутной воды показался большой потемневший и частично сгнивший от времени ящик. Необычная находка немедленно привлекла всеобщее внимание. Все работники стянулись к вытаскивающим странный «улов».
Наконец, мореное дерево заскрипело по прибрежному песку.
Из пробоин текла вода пополам с песком и тиной. Стало видно, что изнутри ящик набит камнями. Что-то слабо блеснуло в выплеснувшейся грязи. Стенька наклонился и достал вещицу, потер.
— Серебро. Серьга женская.
Теперь на круглом диске с тремя подвесками обнажился и узор – дивная птица, ветвями обвитая.
— Владимирская… Я таких на храмах Владимирских видал. Старинная – сейчас с такими узорами не делают – попы ругают.
Почему-то сразу всем в голову пришла одна и та же мысль.
Какое-то время все стояли молча. Самый впечатлительный – престарелый Федор – перекрестился.
— Ну, что ж – давайте ломайте, парни!
Хоть все и ожидали увидеть то, что скрывал в себе ящик, да и костей животных они натаскались уже немало – но все же вид скрюченного, полузатопленного в грязи человеческого скелета поразил каждого в самое сердце.
Мужики поснимали шапки.
Всех обуяло странное чувство – смесь сострадания и ужаса пополам с любопытством и восторгом, которые охватывают любого человека — когда прошлое, кажущееся таким далеким, почти сказочным, вдруг становиться осязаемым и близким, и приоткрывает часть своих тайн.
— Так значит не врали легенды.
— Я слыхал — она беременная была…
— Князь не поверил.
— Так ведь вроде это было на другом Поганом озере, что под Владимиром. Там язычники долго службы своим проклятым богам служили. А стало быть, тут – у отцовского дома….
— Тут поганые тоже бывали!
— Одежды нет совсем …
— Ясно, что нет – дело-то еще задолго до монголов было!
— Иэх! И за дело бы ее, да ить все равно жалко.
— А что ж с нею делать-то теперь? Старшого звать? Али сразу попа? Пусть хоть теперь по-человечьи схоронят – а что там с ее грехами пусть Бог рассудит.
— Нет. Тут дело такое — только сам царь должен решать.
Примечания:
Поганые пруды – слово «поганый» в русском языке имеет несколько значений – «языческий» (или в оскорбительном значении – иноверческий, неправославный), «отвратительный», «ядовитый», «грязный». Иными словами, неясно – связано ли название пруда с нечистотами, которыми он был загрязнен, или с тем, что когда-то язычники совершали тут свои обряды. Оба варианта выглядят достоверными, как и их сочетание. Московский Поганый пруд после описанной очистки в начале 18 века стал называться Чистыми Прудами.
Владимир (город) – город, расположенный восточнее Москвы, вторая столица Киевской Руси (после Киева) и первая столица России – точнее того, что в будущем стало центром формирования современной России, Северо-Восточных земель Киевской Руси. Да, Москва далеко не сразу превратилась в главный город России, и в титуле Великих князей Московских и русских царей (до правления царя Алексея Михайловича) Владимир назывался первым, указывая на их право быть «старшими в русских землях».
Храмы Владимирские – имеются в виду знаменитые храмы, дворцы и оборонные сооружения, созданные в 12-13 веках из белого известняка и часто обильно украшенные резьбой по камню. Однако в указанный «золотой век Владимиро-Суздальской Руси», тут жило еще очень много язычников (несмотря на то, что христианство было официальной религией с 10 века), и сильно было влияние языческих норм и обрядов даже на жизнь христиан. В одежде и украшениях повсеместно сохранялась языческая символика. Декор Владимирских храмов также представляет собой смесь языческой (с волшебными животными и священными древами) и христианской символики, что скажем откровенно, не приводило в восторг православных священников.
Глава 1
София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская – имя, которое носила Екатерина Великая до принятия Православной веры и замужества. Мать называла ее Фике (маленькая Фредерика).
1735 год
Штеттин, Восточная Пруссия
Фике досталось не самое удачное дерево.
«Он, наверняка, специально это подстроил. Но – ничего. Я ведь все равно своего добьюсь!». – Думала она, ловко карабкаясь с ветки на ветку.
Вот и та самая...
«Есть!»
Девочка сорвала оговоренный лист, и столь же быстро начала спускаться. Зацепилась краем завязанной между ног юбки за какой-то сучок — ткань затрещала. Фике не обратила на это никакого внимания.
Качнувшись на нижней ветке, как на качелях, она спрыгнула на землю.
— Вот! – Гордо предъявила она предмет спора стоявшим рядом мальчишкам. – Как договаривались! Теперь я могу играть с вами!
Они смотрели на нее со смесью удивления, любопытства и восторга на лице. Все же забраться на это дерево было и впрямь непросто, да и сама Фике так сильно отличалась от других девчонок, что они с радостью были готовы признать ее «своей». Обычные девочки, особенно если они дочки таких важных людей, как комендант города – возятся с куклами, плачут по малейшему поводу, старательно следят, как бы не запачкать свое платье, а часто так и вообще – не отходят от материнской юбки. Но уж никак не желают носиться по округе с уличными мальчишками и лазать на спор по деревьям.
Но Ганс, самый старший из ребят, их предводитель – думал по-иному. Он взглянул на нее угрюмо, исподлобья:
— Нет.
Фике опешила:
— То есть как? Ты обещал!
— Ну, обещал! И что? Все равно, ты – девчонка и…
— Да ладно тебе – пусть бегает. – Тронул его за плечо кто-то из мальчишек. – Расшибет себе лоб – сама напросилась.
Ганс посмотрел на него, как на идиота, на которого даже сердиться не стоит, и закончил:
— …и дочь герцога, коменданта Штеттина. Мы же – простолюдины. И если с тобой действительно что-то случиться – тебе светит пара воспитательных оплеух от твоей матушки, но угадай, кто станет «козлом отпущения» в глазах твоего папочки? Хотя я уверен, он будет в полном восторге, только узнав о твоих новых друзьях.
Фике растерянно переводила взгляд с одного на другого, ожидая, что кто-нибудь из них поддержит ее – но теперь ребята отводили глаза. Никому не хотелось лишних проблем.
Спустя несколько лет она и сама поймет – что Ганс был абсолютно прав тогда, но сейчас… Сейчас все это показалось ей жутко несправедливым.
— Но ты обещал!
— Извини…
— Лгун! Ты дал слово! – Истошно заверещала она.
— Я думал, ты испугаешься…
Девочке хотелось завыть от обиды. Но каким-то шестым чувством угадав, что тогда действительно все будет кончено – она вместо того, чтобы разреветься, просто дала Гансу кулаком в нос – с размаху, со всей силы.
Парень такого явно не ожидавший, с коротким вскриком зажал разбитый нос.
— Ну, ты и…!
— Не выражаетесь при даме. – Холодно заявила Фике, сделала церемонный книксен, развернулась и с достоинством удалилась, ни разу ни оглянувшись.
Но когда кровь перестала стучать в висках от гнева, она закрыла лицо ладонями.
И все же ей не хотелось заплакать даже сейчас – когда они уже не могли ее видеть. Накатила, нет, не обида, а какая-то усталость, опустошенность. Хотелось забиться куда-нибудь в уголок, где, кроме тишины, не будет совсем никого. Можно было, конечно, тайком через окно пробраться домой, забраться в постель и укрыться с головой одеялом. Но так все же велика вероятность случайно натолкнуться на маму или няню и объясняться с ними по поводу испачканного и изорванного платья, и того где она пропадала до самого вечера. Хотя как раз ее отсутствия они еще могли не заметить, целиком погрузившись в заботы о ее новорожденном братике.
Нет, рано или поздно момент объясниться по поводу платья все равно придет, но пусть он придет поздно. Сейчас Фике вовсе не хотелось в очередной раз выслушивать причитания матери о том, что она ведет себя неподобающим образом, что их семья небогата, чтобы тратиться на платья для таких неблагодарных девчонок, и, о Боже, за какие грехи, она — родственница королей, выросшая в достойном окружении, оказалась замужем за полунищим военным, которого сначала гоняли по всей стране, а потом засунули в это захолустье, почему ее старшая дочь больше походит не на прусскую принцессу, а на русского казака, только в юбке, и так далее с продолжением.
Поэтому Фике свернула к реке, к своему тайному месту. Тут Одер подмыл часть берега, и тот обвалился в воду, оставшаяся же часть нависала над водой, образуя крутой уступ.
Была поздняя весна, Одер утопал в нежной зелени, и в окутывавшей его предвечерней тишине плеск волн напоминал то ли шепот, то ли вздохи рыцаря, тоскующего в разлуке со своей Прекрасной Дамой. Лучи заходившего солнца плавились в воде — казалось, что этот золотой свет исходит из глубин реки, вызывая в памяти легенды о сокровищах Нибелунгов.
Фике так засмотрелась на эту предзакатную красоту, что не сразу заметила, что она тут не одна. Внезапно краем глаза она заметила постореннего, разозлилась за это вторжение, обернулась и… слова замерли у нее на губах.
Быть может, были виноваты весна, солнце и река, или же чудесные немецкие легенды, а быть может, собственное воображение девочки сыграло с ней шутку, но какое-то время она была совершенно уверена, что видит перед собой саму Лорелею!
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покою
Мне сказка старых времен.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины далеких гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Златым убирает гребнем.
И песню поёт она:
В её чудесном пенье
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покою
Мне сказка старых времен.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины далеких гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Златым убирает гребнем.
И песню поёт она:
В её чудесном пенье
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
Прямо на уступе, под которым кружилась река, сидела женщина в роскошном алом с золотым шитьем платье и расчесывала свои длинные волосы, которые сияли и горели так, словно тоже были из чистого золота. Лицо ее было скрыто от Фике этим сияющим водопадом.
«Нужно бежать…»
Но, видимо, водяная дева тоже заметила девочку, ловко подобрала одной рукой волосы и отбросила их назад, открыв круглое улыбающееся лицо и глянув на Фике пронзительно светлыми глазами.
— Добрый вечер, малышка. Я тебя испугала?
«Иностранка?»
Женщина говорила почти без акцента, но с неестественной правильностью, тщательно проговаривая каждый звук.
Это успокоило Фике.
«Все же Лора была немецкой девушкой. Да и скала ее на Рейне, а не на Одере!»
Она на всякий случай сделала книксен:
— Совсем чуть-чуть, госпожа. Я приняла Вас за Лорелею.
Улыбка незнакомки чуть дрогнула, а взгляд серых глаз, устремленный на девочку, стал еще пристальнее. Та приняла это за недоумение и торопливо начала объяснять:
— Когда-то жила на берегу Рейна прекрасная девушка Лора. Она была дочерью простого рыбака, но у нее были такие удивительные золотые волосы, что когда она их распускала – казалось, что в бедный дом рыбака вошла королева. И еще она пела – пела так чудесно, что любой, кто слышал ее голос, не мог забыть этого до конца жизни. Представляете? – Фике сделала прочувственную паузу для большего эффекта, а потом просто забыла о рассказе, вновь засмотревшись на волосы незнакомки.
«Они, в самом деле, настоящие? Вот бы потрогать!»
Но тут вспомнились наставления матери о том, что неприлично так откровенно пялиться на людей, и девочка уткнулась взглядом в землю, комкая в ладони грязный подол юбки.
Женщина рассмеялась:
— Да, малыш. Подойди ближе. Но быть может, ты боишься или стесняешься меня?
Эти слова, особенно то, что женщина угадала ее чувства, подействовали на Фике, как укус пчелы.
— Я никого не боюсь! – Заявила она.
«Боже мой, какое платье… Маме, наверное, стало бы дурно, что в нем можно вот так запросто сидеть прямо на траве. А такую белую накидку просто повесить на ветку, как на вешалку в доме».
— А вы не боитесь, что вас заругают?
— Кто?
— Мама или папа... ну, или кто вам подарил такое красивое платье?
Та лишь расправила складочку на подоле.
— Нет. Ему ничего не сделается. Но ты, кажется, хочешь что-то спросить?
Фике покраснела, а потом выпалила:
— Я хочу потрогать ваши волосы! Они такие чудесные!
Незнакомка долго не отвечала, а потом как-то странно улыбнулась:
— Да, малыш.
Фике осторожно взяла одну прядь в руки. Ей почему-то подумалось перед этим, что они должны быть на ощупь холодными и жесткими, как золотые нити для вышивания. Но они оказались теплыми и легкими. На кольцах локонов золото светлело, словно их тронул серебряный отблеск.
— Они живые… — Прошептала девочка, выпуская прядь. Та упала женщине на лицо – она шутливо дунула на нее, словно надеясь так их убрать.
— Надеюсь, что нет. Мне было бы грустно, если бы они вдруг взяли и ушли от меня.
— Я имела в виду… Я думала, они – из настоящего золота.
— Хм. Такая причуда была бы вполне в стиле наших правителей, но я все же предпочитаю обычные. Даже короли снимают корону на ночь. Носить волосы из чистого золота – слишком тяжело.
— Особенно, если их так много! – Рассмеялась Фике.
— Кроме того, это – холодно, а наш климат не одобряет таких опытов.
— Да, вы ведь иностранка! – Фике тоже уселась рядом и свесила ноги с обрыва. – А откуда вы? И почему вы тут совсем одна и даже без зеркала? В городе вам было бы удобнее.
— Почему ты решила, что я – иностранка?
— Вы говорите слишком правильно! И не знаете кто такая Лорелея… И еще наш король — старый ску… не понял бы затею с волосами из чистого золота.
Незнакомка вновь пристально взглянула на нее, усмехнулась:
— Какая наблюдательная юная госпожа. Как твое имя?
— Софи….— «Если я назову свое полное имя, то вдруг она тоже не захочет со мной говорить». – Да, Софья.
— Прекрасное имя! Неудивительно, что девочка с таким именем такая умная.
Фике ответила смущенно-гордой улыбкой.
— А хотите, я скажу, откуда вы?
— Что ж попробуй.
— Из России! Там холодно, а ваши цари, — неловко выговорила она непривычное для своего языка слово, – очень богатые и чудаки. У нас до сих пор говорят о царе Петре и его Великом Посольстве. Такой маскарад долго не забывается.
Дама залилась румянцем и процедила сквозь зубы:
— Да уж не сомневаюсь…
Продолжение следует.
В рассказе использовано стихотворение Генриха Гейне (нем. «Ich weiß nicht, was soll es bedeuten…») в переводе Александра Блока — рус. название "Лорелея".
@темы: Россия, Хозяйка Боровицкого холма, Хеталия, Творчество, Москва
-
-
13.05.2011 в 22:54-
-
14.05.2011 в 12:36-
-
06.06.2018 в 09:12